Авнер Грейф. Институты и путь к современной экономике: уроки средневековой торговли
- О лекции
- Видео
- Текст
9 октября в Особняке на Волхонке состоялась третья лекция цикла «Мировой класс». Впервые с публичной лекцией в России выступил известный экономист, автор исследований по средневековой экономике, профессор Стэнфордского университета Авнер Грейф. Тема лекции: «Институты и путь к современной экономике: уроки средневековой торговли».
Считается, что различия в экономическом, политическом и социальном облике стран определяются влиянием институтов. Но зачастую государство не заинтересовано в их формировании, предпочитая обходиться точечными директивными решениями возникающих проблем. В своей лекции на примере эволюции форм организации средневековой торговли Авнер Грейф показал, почему ручное управление сверху всегда оказывается хуже самоорганизации снизу, как на самом деле формируются по-настоящему эффективные институты и каким образом они обеспечивают бесперебойную работу рыночных механизмов.
В качестве примера экономист привел случай средневековых магрибских купцов, которые сумели наладить торговую систему с участием множества агентов и сформировать такой торговый кодекс, когда участникам процесса было просто невыгодно не соблюдать предписания и в результате предписания поддерживались самими участниками процесса, а не диктовались сверху. При этом государство не принимало особого участия в налаживании торговых связей и не контролировало деятельность магрибских купцов.
По мнению Авнера Грейфа, институты не только отражают, но и формируют мотивацию людей, обеспечивая их убеждениями и культурными нормами и становясь тем самым посредниками между социальной средой и человеческим поведением. Поэтому опыт самоорганизации средневековых торговцев может стать ценным источником практических решений для многих современных стран, заинтересованных в построении и функционировании эффективных институтов в обществе.
Лекция с синхронным переводом на русский язык.
Лекция на английском языке.
Евгений Ясин: Я очень рад приветствовать здесь нашего гостя Авнера Грейфа, особенно учитывая то обстоятельство, что когда мы в Высшей школе экономики хотели пригласить его на ежегодную апрельскую конференцию ежегодную, то мне сказали, что Авнер в Россию вряд ли приедет. Ему предлагали, а он сказал, что это не та страна, которая его интересует. Мы расстроились и решили не предпринимать этих попыток, учитывая то, что разверстывание исторических событий в последнее время задевает человеческие эмоции и усложняет общение ученых. Ну и вдруг мне сообщают, что все-таки нашлись люди, которые рискнули, и вот вы видите профессора Грейфа перед вами.
Я это говорю не просто из вежливости. У меня такая жизнь, что я все время читаю и узнаю что-то новое – и у меня появляется желание еще что-то написать, открыть и так далее. И такое желание я испытал, прочитав книжку Грейфа «Институты и путь к современной экономике: уроки средневековой торговли». Эта книжка с моей точки зрения замечательная, потому что она открывает определенную новую историю, то есть заставляет по-новому взглянуть на историю как процесс формирования институтов. В сущности, я в книге Авнера Грейфа прочитал историю формирования капитализма. Ну, начиная не с Рима и Древней Греции, это само собой, но именно со Средневековья. И в особенности мне показались интересными страницы, которые посвящены купеческой гильдии, которая образовалась в Средиземноморье в X веке, или иначе — магрибской, по-моему, гильдии. Это очень любопытно, потому что вы можете понять, как формировалась эта рыночная система, в которой самое главное — это такие вот сетевые институты, и как они позволяют создавать обстановку доверия, которая необходима для существования экономики.
Поэтому каждый раз, когда я сейчас читаю какие-то новые предложения, которые изготавливают наши депутаты в Государственной Думе или которые им советуют предложить для голосования, я каждый раз останавливаю себя на том, что это не тот путь. Потому что они сразу предлагают, как что-то надо зарегулировать, а то обстоятельство, что механизмы, связывающие людей, позволяющие контролировать их действия и вызывающие формирование обстановки доверия, складываются сами, они упускают. И если в те времена они формировались долго, сто лет, то сейчас они могут складываться гораздо быстрее. У меня на это большие расчеты с точки зрения развития капитализма в России после очень приличной по времени и по усилиям школы формирования социализма – или я не знаю, как его назвать, планового хозяйства, от которого мы и сейчас еще не избавились.
Я испытываю предельную радость от того, что Грейф в Москве и что мы можем лично познакомиться. Ну и я глубоко убежден, что те, кто сегодня сюда пришел, испытают удовольствие и от знакомства, и от чтения. Кто-то уже прочитал, и я уже прочитал книгу, и я чувствую себя немножечко счастливее. Спасибо.
ЛЕКЦИЯ
Авнер Грейф: Добрый вечер. Большое спасибо, что вы пришли сюда. Я знаю, что, конечно, в 8 часов вечера в пятницу есть и другие, более интересные дела, чем обсуждать нашу тему. Я очень благодарю вас за то, что вы смогли сюда прийти и послушать о моих работах.
Сегодня я хочу поговорить о некоторых аспектах и о более глубоком уровне, открывшемся мне в процессе написания книги и в понимании ее основной идеи. Прежде всего я поговорю об экономике купцов, экономике торговцев. Мы поговорим об институтах и об анализе институтов. Этот анализ может оказаться нам очень полезным. И затем я поговорю о концепции, которую я использовал в своей работе. Я исследовал торговцев стран Магриба в XI веке и написал на эту тему свою работу на PhD по экономической истории.
Я изучал специальный курс по истории магрибских торговцев, которые жили в районе Средиземного моря в XI веке. Эта гильдия представляла собой общину, которая переселилась в район Египта. Были исследованы тысячи документов, описывающие семейные отношения, торговые отношения и другие аспекты. В основном магрибские торговцы представляли собой еврейскую общину, укоренившуюся на Сицилии во время правления арабов. Мне удалось узнать, что, в общем-то, многие из этих отношений были воспроизведены во время промышленной революции. Я много изучал историю, тем не менее, я опять и опять возвращался к истории магрибских торговцев и к их документам. Эти люди, жившие в XI веке, смогли донести до нас информацию, как они жили, какая система отношений существовала в их общине.
Чтобы лучше понять их организацию торговли, я начал также изучать Генуэзскую общину торговцев XII века. В Генуе жизнь была не столь приятной, как в Венеции или во Флоренции, и я понял, в чем преимущество изучения генуэзских купцов. Это была община купцов, которая работала, в общем-то, в непосредственной близости к магрибским торговцам. Обе общины работали в западной части средиземноморского региона и продавали те же самые товары. И сравнение двух общин позволило мне сделать два наблюдения. Прежде всего, еврейские торговцы работали, как и генуэзские торговцы, и применяли те же самые технологии. Они сталкивались с теми же самыми агентскими проблемами. Обе общины сталкивались с тем, что среда вокруг них была связана с массой неопределенностей. Иногда корабли не достигали пункта назначения, иногда спрос на товар был высоким, иногда он падал. То есть было очень много факторов неопределенности, поэтому диверсификация была очень полезна для них с экономической точки зрения.
Но вопрос заключался в том, как можно было диверсифицировать торговлю товарами. Один из способов — это пользоваться услугами агентов, которые находятся на удалении, в другом городе, и использовать большое количество агентов. Но для этого нужно было решить проблему агентских отношений — можно ли доверять человеку, которому вы отправляете товар, что он выполнит сделку в ваших интересах. В этом смысле широко использовались родственные или законные отношения. Однако мой опыт изучения магрибской общины показал, что их отношения не основывались ни на родственных принципах, ни на законе. Они основывались на доверии. Речь шла не о маленьких суммах, не то чтобы зайти в «Старбакс» и пообедать, то есть купцы получали деньги, на которые можно было купить дом в Палермо или на Сицилии. Это были крупные суммы денег, особенно по меркам тех времен. Итак, вопрос, которым я задавался, был таким: каким образом торговцы в этот период времени доверяли друг другу?
Прежде чем я продолжу, позвольте сказать, что основным массивом анализа в моей работе является механизм транзакции, механизм сделки. То есть это механизм передачи суммы денег, обмена товаров на деньги. Это основной элемент анализа. Можно представить себе этот ключевой элемент анализа в качестве элемента игры. Допустим, у нас есть торговец, которые решает, нанимать агента или нет, а агент решает, быть ли честным или обмануть. Если агент обманывает, то купец не получает ничего, а агент получает всю сумму — скажем, А. Но если агент ведет себя честно и торгует честно, тогда купец получает доход в размере Г, а агент получает сумму W. Анализ показывает, что агенту лучше получить сумму W, но если A больше W, то агенту лучше обмануть, то есть, безусловно, проще деньги себе просто присвоить. Здесь проблема доверия. Если торговец доверяет агенту, то он может отправить ему сумму денег.
Здесь особенно важно: существует альтернатива для торговцев — совершить сделку самостоятельно, самому предоставить себе агентские услуги, то есть торговец сам продает свой товар в каком-то месте и несет расходы, связанные с этим. Но так торговец не может диверсифицировать свои операции. Таким образом, существует более одного способа организации транзакций. Можно сделать их самостоятельно или можно использовать агента. Но вы пользуетесь услугами агента только в том случае, если вы доверяете ему, и вы решаете, насколько эффективно пользоваться его услугами. Итак, в чем состоит вопрос. Здесь описывается дистрибуция и нужен баланс между дистрибуцией и эффективностью. Если я посылаю деньги агенту и агент меня обманывает, это проблема дистрибуции, то есть ничего не теряется. А если я не отправляю деньги агенту, то мои доходы будут меньше, и это проблема эффективности. То есть мой доход будет меньше, чем в случае, когда я нанял бы честного агента.
Итак, какие необходимы условия для использования агентов? Нужно организовать их таким образом, чтобы мы могли диверсифицировать свои действия. Для этого агент должен быть убежден в том, что он выигрывает от честности, что он получает вознаграждение в будущем, что его доход будет выше, чем доход от обмана и будущего наказания. Следующая предпосылка — торговец должен верить в то, что агент будет честным. Эти два условия необязательно исключают друг друга. Купец верит в то, что агент будет честным, но агент может быть и не честным. Может быть, агент верит в то, что ему лучше быть честным, но торговец не верит в это и не посылает ему деньги. То есть должны удовлетворяться оба условия, чтобы агентские отношения совершались. Я говорю не о реальности, а о восприятии реальности. Агент для себя оценивает, в каком случае доход будет больше. Не важно, какова ситуация в реальности, важно, во что верит агент.
Допустим, если я иду в книжный магазин или вы идете в книжный магазин, вы можете украсть книгу, а не купить ее. Но вы не знаете, какова вероятность, что вас поймают за воровство. Я вот, допустим, работаю в Стэнфорде, и я не знаю, какова вероятность того, что меня поймают. Но если меня, профессора Стэнфорда, поймают за воровством книги, я думаю, что последствия для меня будут очень плохими, даже несмотря на то, что шанс того, что меня поймают, очень невысокий. Однажды я проезжал мимо магазина и увидел свой старый велосипед, который не был пристегнут и который украли ранее. Я обратился в книжный магазин, и охрана вызвала полицию, это был вопрос принципа. Полиция сказала: мы знаем, кто украл ваш старый велосипед, и они мне дали описание человека, который украл велосипед. Этот человек использовал несколько украденных велосипедов. И полиция спросила меня, есть ли у меня подтверждение, что это именно мой велосипед. Я сказал, нет, у меня нет фотографий с этим велосипедом. Тогда полиция сказала, что она не может мне его отдать, поскольку придет еще человек и скажет, что это его велосипед. То есть если я возьму этот велосипед, что будет? Ничего не будет, потому что некому пожаловаться. Я взял этот велосипед и подарил его другу моего ребенка. И вопрос в том, что действие то же самое. Фактически я украл велосипед, поскольку я не смог подтвердить, что это он, но здесь дело в восприятии, все зависит от того, что я чувствовал — поймают меня или нет. То есть я никогда бы не стал воровать книгу из книжного магазина.
На этом примере я хочу показать разницу между реальностью и восприятием. Это вопрос институтов, и о них позже. Но нужно отметить, что существует целый ряд способов, целый ряд инструментов, которые позволяют создать эти убеждения у торговцев и у агентов. И именно четкие агентские отношения могут привести к формированию институтов. Итак, позвольте рассказать вам об институтах. Лояльность в семье. Допустим, я даю деньги своему брату, если он обманет меня — это будет моя проблема. Но это одно из решений агентских проблем. Дальше, двухсторонние отношения. Допустим, я богатый торговец, я нахожу молодого человека и даю ему работу, продвигаю его по карьере, обеспечиваю его работой. Часто после этого агент может, там, вступить в родственные отношения, жениться на моей двоюродной сестре. Дальше, многосторонние отношения. Здесь если я обманул вас, то все остальные начнут бойкотировать торговлю со мной, и потери, расходы для меня будут слишком большими. И, так сказать, правовые отношения. Если я нарушу закон, то меня могут поймать. И может быть комбинация вот этих различных отношений — семейных, правовых и так далее.
Итак, о чем же я хочу сказать. Различия между магрибской и генуэзской общинами, в общем-то, показали, что в магрибской общине преобладали отношения на основе многосторонней репутации, в генуэзской общине это были двухсторонняя репутация и правовые отношения. Это подтверждается историческими документами. То есть генуэзская община принимала на работу агентов, которые были членами их семьи, хотя и не обязательно. Отношения длились определенный период, но в то же время эти отношения могли длиться достаточно долго. Марибские купцы использовали большое количество агентов, они учреждали целую сеть отношений многостороннего характера. Поскольку, если, допустим, я нанимаю вас и вы обманываете меня и знаете, что другие могут вас наказать, то вероятность того, что вы это сделаете, будет меньше.
С генуэзскими купцами происходило следующее. Сохранились контракты, торговля осуществлялась на основе правовых документов. Судебные записи из Генуи времен XII века, к сожалению, утеряны. В то же время в Генуе, возможно, существовали агентские отношения, которые основывались на механизме репутации, на многосторонних отношениях, но я не знаю, есть ли документы, подтверждающие это. То есть здесь что мы можем сделать? Мы можем посмотреть на детали, на различные документы, на различные источники информации. И один из источников информации — это Византия. Во второй половине XX века появились византийские источники о политических отношениях Византии в Константинополе. В Константинополе генуэзские торговцы просто грабились, их там грабили, и был составлен целый список купцов, которые пострадали в Константинополе и потеряли деньги, поэтому император знал, к кому обращаться за компенсацией и кому выплачивать эту компенсацию. Люди привозили деньги своим знакомым или своим партнерам и поэтому этот список был возможностью подтвердить, что такие контракты выполнялись.
Опять же, остается вопрос, как генуэзский суд мог знать, кто-то жульничал или нет. Это сложный вопрос, который требует внимания. Одна из рекомендаций – посмотреть, выполнялись ли контракты или нет, следует из странного наблюдения. Несколько семей в Генуе имели контракты с агентами — и что мы выявили? Мы выявили, что во многих контрактах агентом выступал брат, то есть торговец давал брату деньги, чтобы вести торговлю. Но он брат, зачем тогда контракт? Почему нельзя передать без контракта? А контракт можно заключать с другими торговцами. Почему брат не может мне просто доверять, а я не могу доверять ему? Логика ответа на этот странный вопрос давно меня беспокоила до тех пор, пока я не увидел цену потери в случае законного преследования по кодексу. Если агент едет за границу, по закону он должен нести ответственность за все имущество, и если он возвращает все имущество, это имущество остается торговцу, пока сделка не будет завершена и пока не будет выяснено, жульничал он или нет. И если купец решал, что агент жульничает, то он удерживал деньги агента и агент должен был уверять суд, что он не жульничал. А если мой брат отдает деньги без контракта на основании доверия, то я прихожу назад с его деньгами и суд уже считает, что эти деньги мои, потому что не было никакого контракта. И брат не получит тогда то же самое право, ту же самую защиту, если он поедет за границу и эти деньги ему вернутся, какая была у других купцов. Поэтому если я хочу защитить своего брата, если другие какие-то торговцы подадут на него в суд, я хочу быть уверен, что у нас есть правовой контракт, поддерживаемый законом. И тогда мой брат будет действовать уже по тем же общепринятым принципам. Понятно ли это или нет? Хорошо, тогда я буду продолжать.
На самом деле, те вещи, которые я вам рассказываю, все-таки не совсем объясняют основной вопрос: как нам оценить те институты, которые работали в тот период? Я рассуждал следующим образом. Мы начинаем с проблемы агентства. Магрибы и генуэзцы. Фактически у магрибов были культурные факторы. Основная идея в том, что культурные и другие факторы влияют на выбор разных институтов. Генуя имела лучшую правовую систему, чем магрибы. Магрибы имели культурные ценности, которых не было у генуэзцев, это была группа людей, которая считала себя ответственной друг за друга, за действия друг друга. Помним так же, что магрибцы были не мусульмане, но они принимали культуру мусульман и культурные ценности. Ценности мусульманского общества — не только делать добро, но также предотвращать зло, совершаемое другими. Поэтому эти культурные ценности предполагали, что если кто-то жульничает, вы должны этого не допускать, вас должно это беспокоить. В случае отношений между магрибцами и их партнерами вот эта игра, которую мы уже рассматривали, имеет разные варианты при разных условиях. Равновесие, стратегия, которая обсуждается игроками, следующая. Верования, что все должны вести себя честно, что должны вести себя честно купцы и агенты, становились культурными ценностями.
Что я понимаю под этим понятием — это ожидание того, что агент будет вам верен в какой-то другой ситуации. Положим, я нанимаю агента, чтобы торговать, там, шелком или другим товаром. Но ожидания-то остаются теми же самыми. Если анализировать равновесие — это не тот же самый случай, поскольку правила игры изменились, товар другой и все может произойти по-другому. Итак, культурные понятия — это то, что принято обществом и индивидами, и они используют это как начальные условия для работы в каких-то ситуациях, с которыми они до этого не сталкивались. На самом деле, чтобы найти равновесие и чтобы правовая система работала эффективно, я думаю, магрибцы, конечно, были готовы наказывать тех, кто жульничает. И, например, какая-то ситуация, которая раньше не встречалась, тогда какие ожидания? Люди, наверное, применяют начальные условия, вспоминают, что происходило раньше, и реплицируют эти действия на те ситуации, которые еще не происходили. Конечно, люди обращаются к прошлому, если попадают в новую ситуацию, используют эти предварительные условия в новой ситуации. Здесь могут быть различные выводы, изменения политической ситуации, изменения состояния общества и так далее. В частности, мы так же можем и дальше посмотреть на разные культурные понятия, разные реакции на экзогенные изменения и посмотреть на горизонт торговли.
Что это значит? Это означает ситуацию, когда можно вести торговлю, которую я не смог бы вести в прошлом. Например, если члены моего общества наказывают того, кто меня обманывает, то какие у меня будут пожелания уже к новому агенту? Предпочту ли я начать работу с новым агентом из другого общества или найму агента из моего сообщества, но того, который переехал из другой страны, из другого региона? Здесь, конечно, поведение уже будет очень аккуратным, оценка коллективного наказания накладывает свой отпечаток на отношения между торговцами и агентами. И если я нанимаю кого-то как агента не из моего сообщества, он не подлежит коллективному наказанию, например, нет никакого суда, нет правового применения, и агент должен быть по умолчанию честен со мной. Он должен понимать, что отношения между нами будут продолжаться со временем и для него обманывать меня, наверное, будет не выгодно, потому что тогда отношения прекратятся сразу. Но как убедить агента и людей других, что я такой принцип использовал раньше и буду использовать его в будущем? Если я, например, богатый торговец, то это просто: я буду просто хорошо платить, и это понятно по моему состоянию. Но если я средней руки предприниматель, то тогда очень сложно убедить кого-то, что я не откажусь от его услуг и буду использовать их в будущем. Это значит, что даже если мы используем новых агентов на местах и из новых мест, это, наверное, более эффективно, но не всегда достаточно, чтобы поддерживать агентские отношения с агентами из новых регионов. И поэтому члены моего старого сообщества будут иметь преимущество для того, чтобы переехать в новые места и из конкретного места в другое конкретное место, и я им буду доверять больше, если бы я сравнивал их с новыми людьми.
Однако что, если я принесу с собой что-то в новые ситуации? Не только реакцию и ответы на экзогенные изменения окружающей среды, но и институциональные изменения. Что я понимаю под этим? Например, рассмотрим агентские соотношения. Если я ожидаю, что мое сообщество будет наказывать кого-то, кто обманывает, то горизонт отношений между мной и агентом не будет иметь значения. Если я знаю, мы оба знаем, что мы будем торговать какой-то период времени, и если он меня обманет, он потеряет эти отношения не только со мной, но и с другими членами этого сообщества, тогда он не будет меня обманывать. В этом случае мы должны задать вопрос: почему наказание все равно будет применено, если будет доказан факт обмана? Если я обманываю кого-то, то я, конечно, совершаю плохой поступок, и тогда все члены моего сообщества будут меня бойкотировать и не будут работать со мной в будущем. Никто не хочет торговать с тем, кто обманывает. Это было бы правильно, если бы это действовало в той ситуации, в которой жили магрибцы, но тогда мы бы увидели, что все должны доверять кому-то, кому доверяют другие. Но если я не магрибский торговец, если я еврейский торговец или кто-то еще, то я знаю, что я хороший тип торговца, и тогда мне тоже будут доверять. Вывод: пока в обозримой перспективе мы видим отношения между торговцами, необходимо доверять сделкам с хорошим агентом, и тогда и другие могут ему доверять.
Но есть и другой вывод: мы не должны рассматривать отдельные сообщества торговцев, должно быть единство этих торговцев, однако в действительности все было не так. В других местах, например, в Африке или в Ливане были совсем другие отношения. Тайцы в разных местах имели разные отношения. Эти общества, конечно, были близки, но все-таки создавали внутренние принципы работы между агентами и торговцами. Какой вывод это позволят сделать? Если агентские отношения организованы по механизму многосторонних отношений, то моим стимулом будет собирание капитала, чтобы взять на себя обязанности работы с агентом, который честный и хорошо работает. Но если это двусторонние отношения между торговцем и агентом в слабой правовой системе, которая была таковой в то время, тогда для торговцев лучше собирать капитал, увеличивать свою способность, чтобы нанимать более честного агента и убеждать его легче с помощью своего состояния. В этом случае в Италии и в Генуе мы видим, что торговцы создавали семейные партнерства, чтобы увеличить свой капитал и быть более весомым в обществе.
Соотношение между торговцами и отправителями. Это сделки между торговцем и отправителем и капитаном корабля или перевозчиком. Если здесь работает многосторонний механизм, я многим в моем сообществе могу доверять. И если достаточно торговцев, которые много путешествуют, то я могу им доверять, чтобы они следили за моими товарами в кораблях, на которых они путешествуют. И есть документы, которые подтверждают, что люди грузили свое имущество на корабли, где по морю путешествовали их друзья или родственники. Занимались определенные по высоте места в трюме, и все элементы товара использовались торговцами, которые путешествуют, в качестве постелей. Они спали на этом товаре, чтобы убедиться, что ночью никто не сможет его украсть. В этом случае мы видим агентские отношения при существующей правовой системе. В чем тогда в этом случае заключаются инициатива и стимулы? Когда торговец хочет отправить товар за границу, он может полагаться на правовую систему, которая защитит его права на имущество, и товар его не будет украден. И это уже будет правовое соглашение между капитаном и владельцем корабля. В XIII веке в Генуе мы видим такое понятие, как товарная накладная, то есть правовой документ, который может защитить поставку, которую проводит торговец на корабле.
Какие мы можем сделать выводы на базе этого анализа? И на самом деле это конец первой части моего рассказа о том, что я выяснил, исследуя жизнь магрибцев. Что такое институты? Институты — это набор социальных факторов или совокупность социальных факторов, которые создают правила поведения, поскольку может существовать много моделей поведения. В разных ситуациях существует несколько технологических моделей поведения: можно пропускать сначала дам, можно не пропускать. То есть однажды дамы могут заявить свое право проходить первыми в двери, или, например, когда еще не было автомобилей, а были только велосипеды, то тогда пропускали дам. Когда же появились автомобили, то уже сложно было понять, кто сидит за рулем автомобиля — дама или джентльмен, поэтому вот этот момент здесь изменился, и технология поведения изменилась. То есть все это технологически возможные модели поведения в социальной среде, кто первый может проходить. А что такое институт? Это набор социальных факторов, которые коллективно создают правила поведения, или каких-то сделок, или транзакций, так же, как я говорил об этом раньше. Что я понимаю под социальными факторами. Социальные факторы — это не рукотворные, не физические факторы, важных для каждого индивидуума, поведение которого попадает под их действие. Поэтому все, что делается человеком, все, что имеет не физическую форму — не стена, не двор, а то, что регламентируется законом, чем-то нематериальным, и определяет поведение каждого человека, который это слушает.
Вот, например, закон о демократии в швейцарских кантонах. Законы кантонов определяют и распространяются на всех членов кантона, они возникают снаружи. То есть это убеждение в том, что все на дороге будут водить с правой стороны, это убеждение в том, что такие правила будут соблюдаться. Но это убеждение распространяется на каждого человека извне. То есть это убеждение, которое я могу разделять. Но в теории у меня не могут сформироваться убеждения относительно убеждений других людей. То есть здесь нужно иметь в виду существующий закон, что водители водят машину с правой стороны дороги. И если все разделяют это убеждение, внешнее убеждение, получается, что женщина видит по телевизору историю про человека, который едет по левой стороне дороги, звонит мужу и говорит, ты знаешь, есть человек, который ездит по левой стороне дороги, а муж отвечает, есть много таких людей. То есть давайте поговорим о симметрии в отношениях. Возможно, все делают что-то одно, но есть модель поведения, которую разделяют все. Допустим, если я джентльмен, то я должен поддерживать свою супругу деньгами или не жениться. Но тем не менее есть другие люди, которые с тем же уровнем дохода женятся и будут иметь детей. То есть существуют какие-то общие убеждения, но результаты такого поведения могут быть разными, зависеть от разных факторов, таких, как наличие денег.
Далее – социальные факторы. Почему, определяя институты, я говорю о социальных факторах. Потому что различные социальные факторы определяют поведение. Почему у нас есть поведение, определяющее роли? Потому что мы люди, мы не можем понять все, что происходит вокруг нас, что думают другие люди. И приходит время принимать решение. Здесь мы находимся под влиянием, и различные социальные факторы обеспечивают мотивацию к действиям. То есть прежде всего есть правила — формальные, не формальные, писанные, не писанные — правила привычки. То есть они создают общее понимание, предоставляют информацию, координируют поведение. И так же они указывают на социально и нравственно приемлемые образы и формы поведения. То есть мы думаем, как ответят люди на наши действия в различных ситуациях. В экономике мы часто формулируем математические задачи. Так нормы и убеждения непосредственно влияют на мотивацию.
Позвольте описать два вида убеждений. То есть первые — это внутренние убеждения. Это убеждения, которые существуют вокруг меня или внутри меня. Это убеждения о людях, плохих и хороших, о физическом мире вокруг меня, то есть если я нажму на выключатель, появится свет, если я включаю компьютер, я убежден, что он будет работать и я смогу отправить письмо по электронной почте. Эти внутренние убеждения обеспечивают нас когнитивными моделями, моральным кодом, прямым влиянием на поведение. Поскольку если мои взгляды проникнуты честностью, я буду жить по законам, и наоборот. Но есть поведенческие убеждения. Они тоже позволяют нам выполнять действия. Допустим, я судья и приговариваю людей к смерти — это одни убеждения. Но также я могу не быть судьей и просто убивать людей. Но судья, который выносит смертный приговор, может быть, не убьет муху и не убьет намеренно другого человека. Что же позволяет судье взять на себя ответственность и приговаривать людей к смерти? Это нравственный характер закона, то есть судья убежден, что он поступает правильно, когда приговаривает людей к смерти, он является представителем закона, то есть закон побуждает его на эти действия.
Последнее, но не менее важное: почему важно иметь три компонента, три социальных компонента? Итак, определяя институты как состоящие из социальных факторов, мы видим, что есть и альтернативное определение. И более частым определением в экономике относительно институтов является такое: институты — это правила игры. Это очень хорошо запоминающееся и привлекательное определение. Оно нравится — это короткое предложение, то есть очень полезная формула в разговоре с людьми. Но когда вы говорите, что институты — это правила игры, вы не принимаете во внимание, что правила игры — это способ выразить то, что мы думаем о людях. То есть существуют разные правила игры. Мы пишем математическое представление о том, что мы думаем о людях. Вот люди совершали транзакции, каковы были их убеждения? Когда нам нужно понимать, каким образом формируются эти правила игры. То есть, опять же, это понимание о том, что такое где право, а где лево. Многие из вас знали, где право, а где лево, в три года. Лично я не знал этого, то есть я научился этому только примерно в пять лет. И я потом уже узнал о правиле, что помогает знанию о том, на какой руке носятся часы. То есть знание «право и лево» не существует в природе, так же как нет понятия вверх и вниз. Это концепция, это идея, которой вы учитесь в течение жизни. Так же и с институтами.
Институт — это система социальных факторов, которые порождают регулярное поведение. В этом аналитическом контексте вы можете обратиться и к другим аспектам институтов. То есть с институтами связан целый ряд проблем. Допустим, различия между агентскими отношениями и структурой. То есть институты избираются агентами. Здесь я хотел бы сослаться на работы Вильямсона, обладателя Нобелевской премии. Его работа была опубликована в 1985 году, когда я еще был студентом. Согласно Вильямсону, люди избирают свои институты таким образом, чтобы максимизировать выгоду для себя, то есть институты строятся снизу вверх и структурируют отношения. Также они есть политические агенты, которые структурируют правовой контекст нашей жизни. И, опять же, это с точки зрения агентов. Также есть взгляд с точки зрения структуры. Институты не определяются агентами, они проецируются на агентов. Институты существуют в среде вокруг нас, поэтому они носят внешний характер. Если смотреть на социальный характер, интегрировать их в анализ, то мы приходим к следующему подходу.
Среди торговцев Магриба и генуэзцев были какие-то ожидания относительно результатов сделок, то есть были какие-то убеждения относительно отношений между торговцем и агентом. Они знали, что произойдет, если вступить в партнерство с другими торговцами, то есть происходило расширение торговли. Это становилось частью культуры и проецировалось на новые культурные ситуации. Опять же, взаимодействие между человеческим характером и знанием. Мы говорили об институтах, как они определяли мотивацию людей. То есть использовалась ли рациональность при взгляде в будущее против иррациональности при взгляде в прошлое. Такой интеграционный подход предполагает большое количество определений, и он проводит разницу между мотивирующим поведением и выбором институтов, то есть это выбор и динамика.
Итак, каким образом сформулировать контекст институтов, определить их рамки? Дело в том, что теория игр не является теорией институтов, это теория принятия решений в различных ситуациях. Это ситуация, когда первое решение зависит от второго. Есть система социальных факторов, которые являются самоопределяющимися, самоподтверждающимися и самоутверждающимися. Для этого мы берем агентов, которые ассоциируются с правилами институтов, то есть они имеют определяющий характер, поскольку, если все ездят с правой стороны, я тоже должен ездить с правой стороны, что означает, что они самоподтверждающиеся. Если институт создает такие нормы поведения, что каждый день, когда вы ездите по улице, вы едете по улице с правой стороны, то этот факт подтверждает ваши убеждения, что все будут ездить с правой стороны дороги и мотивирует вас выполнять такие же действия. Самоукрепляющиеся — институт производит набор параметров, которые подтверждают, то есть это динамическая идея, динамическая концепция. Поэтому мы можем использовать теорию игр, которая обеспечивает нас аналитическими ограничениями. Существует ограничение допустимых поведенческих убеждений, которые являются самоукрепляющимися, самоподтверждающимися.
Итак, еще один пункт. Теория игр показывает, что трудно принять стратегические решения в сложных ситуациях, нужно общее знание того, что происходит. Именно поэтому теория игр применима в институционном анализе. Но ошибка может быть связана с тем, что эта теория обращена к аспекту развития институции, то есть необходимо знание о том, в какие игры можно играть. Дело в том, мы используем правила, которые помогают нам понять, каким образом ведут себя другие люди. Именно это позволяет нам взять агента и понять, что им трудно решиться на определенные действия, так чтобы обеспечивалось равновесие. То, о чем я говорил, — теория игр, она показывает, насколько сложно принимать решение в стратегических ситуациях, она подтверждает важность, роль и содержит зерно истины. Мы также руководствуемся этой теорией в принятии решений, понимаем, что нужно делать нам и что будут делать другие люди.
Что касается институционной динамики. Динамика институтов основывается на следующем подходе. Старый институционализм считает, что институты ассоциируются с культурой и являются неизменными. Новый институционализм, по Вильямсону, показывает, что институты навеяны снаружи, и теория зависимости от пути объясняет, почему институты не меняются. Во всех этих теориях институты сами по себе не влияют ни на периодизацию их изменений, ни на причины их изменения. В новом институционализме нету изменений, и изменения вызваны оптимальностью изменений для индивидуумов. В теоретическом анализе игры, если посмотреть на институты как на самоукрепляющие равновесие, то мы видим, что это равновесие основано на убеждении в том, по каким правилам будут играть другие. То есть я хочу сказать, что существует много различных равновесий в одной игре. И дело в том, что у нас есть одинаковые равновесия, которые могут наблюдаться на фоне множества параметров. Мир может немного меняться в любой момент времени. Но поскольку все мы ожидаем друг от друга определенного поведения, когда меняется один из параметров, это равновесие может нарушиться – институты не являются саморегулирующимися.
Теперь мы переходим к последнему пункту. Если институты оптимально выбираются индивидуумами, то институты на самом деле не имеют влияния на проявление изменений и не имеют ничего общего со старыми институтами. Но если институт состоит из институциональных элементов, то люди приносят новые элементы в новые институции, или эти элементы работают на основе прошлого опыта. В этом случае институциональные факторы и экзогенные факторы добавляют дополнительные условия в рамках динамики изменений институтов. Спасибо.
ВОПРОСЫ
Вопрос: Меня зовут Кирилл, я предприниматель. У нас в России так сложилось, что основной агент в некоторых сферах единственный — это государственные структуры. И около года назад государственные структуры перестали выполнять контракты. У меня, у моих партнеров, у тех, кого я знаю. Означает ли это, что мы из феодализма, в котором мы сейчас находимся, движемся в эпоху раннего Средневековья, когда это все складывалось? И если это действительно так, то теоретически, если это развернуть, к чему это все приведет? Спасибо.
Авнер Грейф: Это сложный вопрос. Очень сложный вопрос. Что бы я сказал на это? Наверное, это возможность организовать, хотя я вообще не знаю, возможно ли это, альтернативные механизмы применения права, которые были бы полезны в целом для группы. На самом деле есть ресурсы, которые ограниченны, которые создают стимулы для развития кооперации тому, кому она нужна. Это, конечно, выходит за рамки моего экспертного опыта, это просто сама по себе идея, которую я могу отстаивать, но можно потом поговорить более подробно. Спасибо.
Вопрос: В вашей работе о культурных отношениях между магрибцами и генуэзцами вы написали в выводах, что средневековая система организации общества присуща также и некоторым современным странам, развитым и развивающимся. Присутствуют горизонтальное доверие и некоторые неформальные правила торговли в развитых странах; в развивающихся, наверное, этого нет. Но вы в своей работе говорите, что магрибцы похожи на модель развивающихся стран, правильно ли это?
Авнер Грейф: Ситуация была следующая. Очень много похожих вещей было выявлено между индивидуализмом и капитализмом и коллективизмом. Магрибское общество в свое время было очень современным обществом, а генуэзское общество было клановым обществом. Что я подразумеваю под этим. Например, у нас есть контракт между Генуей и Сицилией. В Генуе правили консулы, которые выбирались, и право голосования было у каждого с 21 года. Несмотря на эту систему, не было консенсуса в подписании договоров. Тысяча человек, наверное, самые важные люди в Генуе стояли в очереди на подписание договоров. Их была ровно тысяча. Однако как они стояли? Они стояли все по кланам. Они были индивидуалистами в части отношений, в части экономики, но не в части политики как таковой. Политики была клановая. Была промежуточная стадия между ними, затраты коммуны — в Генуе она управлялась кланами. То есть кланы существовали, и управляли всем они, а не коммуна. И поэтому Генуя дает нам очень четкий пример отношений между социальной средой и экономическими структурами, правовыми структурами и политическими структурами. И все это в месте на примере Генуи действовало, в отличие от Венеции, совсем по-другому. Там были замечательные палаццо, а вот в Генуе жили все кланами.
Что здесь нужно понять? Очень много вариаций в том, что я описываю, особенно что касается индивидуализма и коллективизма, как они работают в конкретных ситуациях. Нет единого перехода. В Европе было много вариантов переходов. На самом деле это признание важности социальных структур, как люди организуют себя в обществе – по этническому принципу, по религиозному, по локальному принципу. Вот что мотивировало меня – понять это. Я изучал пример Китая и клановые общества в Китае. Я пытаюсь понять сейчас лучше отношения между государством, обществом, чтобы понять, какая существует клановость, коллективизм и индивидуализм, и как это повлияет на экономическое развитие. Но что касается отношений между правовой системой сегодня в развитом мире и так далее, то по-прежнему в отношении развивающихся стран или, например, Китая есть не так много горизонтального доверия, какого можно было бы ожидать между группами. На самом деле, даже китайская диаспора в одном месте, например, в Малайзии, доверяет больше европейцам или западным бизнесменам, чем китайцам из другой диаспоры, например, из Гонкога. И если я спрашиваю почему, они говорят, что это очень просто: европейцы соблюдают контракты. То есть в этом случае мы можем доверять, потому что европейцы следуют закону, а китайцы не всегда, поэтому им доверия меньше.
Это встречается и в самих странах. В Китае, например, меня удивило, что в общей переписи в 2006 году был задан вопрос, насколько вы доверяете вашим родственникам, вашим соседям? Это нормальный вопрос. А также был задан вопрос, насколько вы доверяете вашим согражданам, которые живут рядом с вами. И вот эти вопросы были поставлены в общую перепись, в общую — вот это интересно почему. Почему вот такое внимание к доверию даже к тем, кто живет с ними в одном городе, в одной деревне? Потому что было много случаев и признаков клановой организации в 2005-2006 годах, вот это было, и достаточно недавно. Просто сложно в это поверить. Вот можно ли представить это в Европе или даже в Италии, где тоже известны проявления клановости, но там вот такого распространения этой клановости нет.
Вопрос: Эльмар Муртазаев, журналист. У меня была возможность познакомиться с вашей книжкой раньше, и в ней написано, возвращаясь к теме Генуи, что это ловушка институционального равновесия. Когда участники торговли все проигрывают в ситуации негативных изменений, но при этом перемены не выгодны многим участникам этого эквилибриума, этого равновесия, и поэтому они их избегают. Такая ситуация очень актуальна для России, потому что здесь мы часто видим, как все вроде бы вместе проигрывают, но на перемены никто не решается. И в этой ситуации все недовольные стороны апеллируют к государству в надежде на то, что именно оно вызовет изменения. Учитывая невысокое качество государственного управления в России – это, к сожалению, факт – на ваш взгляд, могут ли в обществе и есть ли такой исторический опыт, когда формируются иные, кроме государства, силы, способные это равновесие нарушить? И как это происходит? Спасибо.
Авнер Грейф: Это очень хороший вопрос. И, безусловно, давайте посмотрим на исторический опыт. Первое — это общества, в которых нельзя полагаться на государство в исполнении контрактов. Вот это было в какой-то степени выгодно, но это было и дорогостояще, поскольку это ограничивало бизнес-отношения в обществе магрибцев, где это встречалось. Посмотрим на Китай. Китайская история с XI века характеризовалась развитием кланов. К XX веку эта клановость стала такой сильной, что Мао Цзедун сказал, что кланы и их руководство — это главный враг рабочего класса. Я не думаю, что это заявление хорошо работает в России, но для Китая может быть по-прежнему актуально. На самом деле имя Мао Цзедун состоит из трех частей: первое имя — это его имя, и последнее — это фамилия. А вот среднее имя что значит? Оно означает положение в клане, к которому принадлежит человек. Все индивидуумы в одной когорте, в одном поколении Мао Цзедуна имели то же самое среднее имя. Поэтому очень важно смотреть на лояльность в Китае. Наверное, в Китае в это время. Китай развивался так, что кланы были государством в государстве. В некоторые кланы входила тысяча человек, в некоторых провинциях правило 2, 3, 5 кланов. И они предоставляли как бы государственные услуги, и государство само очень слабо вмешивалось в эти дела. Это работало какое-то время, и оно закончилось очень кроваво, к сожалению. Но это пример того, как общество сбросило с себя вот эти кланы. Местные власти делали, что они хотят, то есть они сами руководили. На самом деле в XIX веке, когда центральное правительство, парламент, просило местные приходы в Европе давать отчеты о том, как работают эти приходы в Англии, парламент составлял в отчетах список приходов, которые не подчинялись центральному правительству. Существовала, конечно, большая свобода для местных властей, и это, может быть, было хорошо, создавался баланс, и удерживалось равновесие в работе центральной и локальной властей. Но как уйти от этого без огня, и без жертв, и без кровавых событий? К сожалению, это очень сложно и всегда все это кончается очень плохо. Это очень серьезный вопрос, и о нем мы, на самом деле, знаем очень мало.
Борис Грозовский: У меня такой вопрос, если можно. У магрибских купцов доверия оказалось слишком много, а возможен ли какой-то позитивный выход из этой ситуации? Институт, внутри которого доверия оказывается слишком много и который из-за этого консервируется, обязательно проигрывает? Обязательно ли в нем возникают вот эти формы кланового капитализма, капитализма для друзей и так далее. То есть всегда ли слишком большой, слишком высокий социальный капитал — это плохо, или из этого есть какой-то позитивный выход без того, чтобы доверие было разрушено?
Авнер Грейф: Нет, я не думаю, что это слишком плохо. То есть у магрибских торговцев было слишком много доверия, это была система, которая хорошо работала для общества. В качестве альтернативы была правовая система, но кто следил за ее исполнением? Ну, здесь важен факт, что они — евреи — жили среди мусульман, и они могли переместиться в любое место в мусульманской общине и по-прежнему жить под защитой. Позвольте привести пример евреев из Толедо в Испании. Они были вызваны в суд в Египте, мы знаем о письменных документах, в которых говорилось о евреях из Толедо, которые пожаловались кадию на еврейского судью из-за того, что тот отказывался взять и доставить этих евреев в Толедо в суд, чтобы выплатить долг жене одного из торговцев. Они были обвинены в том, что в итоге человек, который был наказан, оказался другим человеком. Тогда не было паролей, не было отпечатков пальцев, и трудно было доказать, что это действительно так. Но дело в том, что преимущество для членов системы было в том, что они могли пользоваться преимуществами защиты в любом месте, поскольку торговцы переезжали с места на место.
В то же время, какой выход можно было найти из этой ситуации? Была ли возможность уйти от этого чрезмерного доверия? Это работало в ситуациях, где существовала политическая система, которая имела достаточное количество ограничений и которая регулировалась экономическими интересами торговцев. Например, неудивительно, что в Европе Европейский союз стал настолько экономически сильным, поскольку здесь традиции, в общем-то, генуэзских купцов. Генуэзские купцы в свое время хотели основать торговое сотрудничество. То же самое — общины Амстердама, Антверпена создавали режимы, способствующие торговле, поскольку они были торговцами и хотели пользоваться этими льготами. То есть выход существует, но он определяется равновесием между спросом и предложением. В 2007 году была написана статья по новой экономике, которую вы можете почитать, где приводятся ответы на эти вопросы. Спасибо.